– Не важно.

– Я задал вопрос.

Его задело. Ну да, он же местный хранитель порядка и законов, все должен знать. Вдруг провокация, вдруг пропустил опасность?

– Уходи.

Во рту сухо, как в пустыне, от перенапряжения валит с ног. Просто отдохнуть бы – без мыслей, без чувств.

– Любишь гладить меня против шерсти?

Я не сразу поняла, что его гнев после моего оскорбления отступил лишь номинально, что «враг» не простил. Вокруг него обрывки черной энергии, будто лопнул шар. Рваные лоскуты, хаос, полный раздрай.

«Он потерял процесс…»

Эта мысль ужаснула. Зверь вырвался наружу – и я тому виной.

«Не я. Мог не приходить, я в гости к себе не тащила. И за сказанную правду раскаиваться не собираюсь».

Нарастала и собственная злость. Сколько можно врываться в мой дом без приглашения?

– Оставь меня в покое…

«Ты мне будешь указывать, что делать?»

Кайд был невменяем. Я поняла это слишком поздно.

– У меня нет времени ждать ответа до завтра. И настроения тоже…

Ко мне он шагнул с явным намерением вытрясти все то, что его интересовало.

– Отпусти! Не смей! Не смей!

Но он уже не слушал, ему было наплевать на мои эмоции, на меня как личность. Похоже, я собиралась узнать, каков Кайд в обратном от нежности состоянии. И очень скоро. Меня притащили за горло к стене, проштамповали к ней – ментально приказали не шевелиться.

«Мены не подчиняются!» – он забыл. И в этом теле я противопоставлю его умениям все, в чем сильна сама – не пущу, не покажу, не отдам информацию о себе! Никто не смеет насильно, я все заблокирую, замурую!

– Уходи… – уже хрипела, не могла толком говорить, только совсем чуть-чуть дышать. На горло нажали сильнее, в глаза ввинтился бур.

«Нет, пожалуйста…»

Я не знала, насколько он силен. Меня крошили, пробивали, разрывали изнутри. Слой за слоем. Комкали защиту, как бумагу, отбрасывали прочь сопротивление, сминали…

Он ехал катком. Тяжелым, ледяным, равнодушным. Болезненно и быстро пробирался внутрь, как штопор в поролоне, я захлебывалась болью. Вдруг поняла, что это такое – когда кому-то на тебя наплевать. Меня раздевали изнутри, срывали одежду, раздвигали все, что можно раздвинуть – проникали стальным щупом.

– Не надо… – хрипела беззвучно.

Кайд занимался своим делом – выудил начало фильма о моей жизни. Принялся его в ускоренном темпе смотреть. А мне холодно, на мне будто нет одежды. В голове жало, у горла тиски. Все разорвано, все болит.

И бесполезно просить о пощаде. Таких не просят.

Ему стали доступны подробности моей жизни на Литайе: взросление, учеба, отношения… Знакомство с Рори, дружба, после свидания. Предательство, Тени… Я пересматривала все это параллельно с главным зрителем. Захлебывалась обидой, униженностью, полным «распятием». Никто и никогда меня не насиловал до этого. Никогда я не знала, как это…

Лучше бы пустили по кругу, пихали бы в меня свои члены, только не так, как сейчас. Внутри все залито кровью из рваных ран – препарирование памяти полным ходом.

Я не знала, что он такой. Не знала…

Все тише внутри, все равнодушнее.

Я перестала сопротивляться не потому, что больше не было сил, но потому что устала от боли – Кайд все равно все порвет, порежет на части и даже не заметит.

Вот он дошел до того, что так искал – сцены в комнате. На экране его глаз меня снова били, запугивали и пытали. После пистолет – грохнул выстрел в висок.

«Смотри. Ты хотел…»

Я же висела на кресте с опущенной головой.

«Смотри до конца…»

Момент, где я «переселилась в Айрини», он прокрутил дважды. Дальнейшую жизнь в качестве хозяйки агентства промотал быстро.

«Не прощу. Уже никогда».

Пусть дальше все идет, как идет. Без надежд.

Дошел до момента нашего слияния – решил рассмотреть его с моей точки зрения, с перспективы моих ощущений.

И вдруг увидел… чем был для меня. Ощутил, что такое – любовь Мены. Мягкая, нежная, навсегда. Без условий, готовая принять до самого дна.

Она ласкала его и теперь, а я начала трепыхаться от обиды. Любви все равно, какие отношения на поверхности – споры или мир. Если она любит, то любит всегда.

– Нет, – зашептала потрескавшимися губами, – не надо…

Она окутывала его золотым сиянием – того, кого я теперь ненавидела. И Кайд купался в ней, ощущал ее полную силу, сливался. После того, как разодрал меня на части силой.

Я редко плачу. Очень редко.

Но всему есть предел.

По щекам закапали кровавые слезы…

Тогда я еще не знала, что белки моих глаз порвались от перенапряжения.

Не знаю, когда меня отпустили. Не знаю, когда он ушел.

Этот ковер стал для меня саваном, в который хотелось завернуться. Как можно пытаться залечить раны, когда от тебя одни ошметки?

Он увидел все, что хотел.

А я больше никогда не хотела видеть его.

Никогда.

Никогда.

И пусть это слово навсегда запечатает, как мое истинное желание, Вселенная.

*****

Дрейк редко видел в своей жизни подобное – на кровати лежала девушка. Эра. И будто не девушка, а изодранный кусок ментальной плоти. Где-то пробитый насквозь, где-то растерзанный, будто зверем.

Кайд, Кайд…

Два часа ночи; этим вечером Дварт вернул ее обратно в родном теле – Дрейк уловил изменение структур и фона. В этой оболочке она гораздо сильнее, но все же. Не девчонка более – израненный солдат, вернувшийся с войны. Лунный свет, смятая постель; в ее голове кошмары. Руки подрагивают, губы пытаются шептать слова, сжимаются пальцы.

Кайд…

Дрейк злился. И сохранял максимальное спокойствие. Невидимый для нее, тихий, шагнул к кровати – спи, девочка, спи. Провел над головой ладонью – отсек первый пласт беспокойства, второй, третий, рассыпал в воздухе принудительное «успокоение».

Затихла.

Начальник опустился в кресло у противоположной стены. Сейчас он будет латать ее ментальные слои – все эти ошметки, осколки, раны. Сращивать, зашивать, регенерировать, чтобы завтра она хоть сколько-то почувствовала себя целой. Нет, он сделает за нее не все, но поможет ускорить заживление, потому что, как есть – оставлять нельзя, потому что сотворенное Двартом было жестоко – обычный человек получил бы психологическую травму длиною в жизнь.